«Москва!.. как много в этом звуке для сердца русского слилось». Эти строки Александра Сергеевича Пушкина мы знаем с детства, со школьной скамьи. И мне бы сегодня хотелось рассказать – в этот памятный год 225-летия со дня рождения поэта – о Москве.
Пушкин и Москва! Александр Сергеевич родился здесь 6 июня 1799 года*. Его крестили в церкви Богоявления в Елохове. Рядом – немецкая церковь. Дом, где он родился, не сохранился до наших дней. Теперь на этом месте находится школа. А рядом, на Старой Басманной – дом его дядюшки Василия Львовича Пушкина, который сохранился. Здесь часто бывал маленький Саша. Первые 11 лет его жизни, с 1799 по 1811 год, когда дядя буквально взял его за руку и повёз в элитный лицей, в Царское Село, связаны, конечно же, с Москвой. Это московский период. Потом Пушкин приехал сюда уже молодым человеком, в 1826 году, когда вернулся из ссылки в Михайловское и был представлен императору Николаю I. Здесь же, в храме Большого Вознесения у Никитских ворот, 18 февраля 1831 года он венчался с Натальей Николаевной Гончаровой. И первые три месяца жил в доме на Арбате, в съёмной квартире. Я приглашаю вас сегодня войти в этот дом – теперь музей, который недавно был реконструирован. В нём интересная экспозиция. Но кроме неё, нас ждёт очень интересная встреча. Я не буду рассказывать, с кем. Вы узнаете об этом немного погодя.
В 1927 комиссия из учёных, литераторов и деятелей культуры «Старая Москва» пришла к определённому выводу, что А. С. Пушкин появился на свет в доме Скворцова на Немецкой улице (ныне – Бауманская улица, д. 40). В «Метрической книге церкви Богоявленской, что в Елохове» за 1799 год сделана следующая запись: «Во дворе коллежского регистратора Ивана Васильевича Скворцова у жильца его – майора Сергея Львовича Пушкина родился сын Александр, крещён июня 8 дня» (ЦИАМ. Ф. 2126. Оп. 1. Д. 26. Л. 148). В 1936 на месте здания была построена средняя школа № 353, которой в 1937 по случаю столетия смерти поэта городские власти присвоили имя Пушкина.
Итак, что же это за сюрприз, который нас ждёт в Мемориальной квартире А. С. Пушкина на Арбате? Это удивительное полотно, недавно исполненное замечательным художником, живым классиком Дмитрием Анатольевичем Белюкиным.
Сегодня мы попробуем поговорить на такую тему. Первая – Пушкин в искусстве. Тема избитая. Много кто, начиная с классиков – О. А. Кипренского, В. А. Тропинина, К. С. Петрова-Водкина и советских художников, например, Н. П. Ульянова, к ней обращался. Наверняка у каждого русского есть свой Пушкин – «мой Пушкин», да? А у художника – тем более. Так вот, из современных мастеров Дмитрий Анатольевич – самый известный. Это человек, который тонко чувствует поэзию Пушкина, любит его беззаветно, многократно обращался к теме творчества поэта, его жизни. На этот раз живописец выбрал тему венчания и создал большую многофигурную историческую композицию, включающую очень много портретов исторических лиц. Работа была выполнена по просьбе Государственного музея А.С. Пушкина для его филиала, реконструируемого музея-квартиры Пушкиных на Арбате, 53.
— Дмитрий Анатольевич, я представляю, как трудно Вам было работать над этой картиной! Я сама музейный работник и могу вообразить: один, наверное, Вам сказал, что обязательно сохранить то-то и то-то, второй, знаток костюмов, настаивал на том, чтобы точно соблюсти все ментики и нашивочки, а третий Вам говорил: «О, а Пушкин-то не похож! А Натали-то совсем другая!» Как же с этим справиться художнику? Я, может быть, выражусь не очень дипломатично, но творец должен послушать всех и сделать по-своему. Конечно же, я понимаю и ещё раз подчеркну, что вообще совсем уж нельзя Пушкина и события его жизни перенести в XXI век, ведь это исторические события. Конечно, они должны быть приближены к реальности. Но никогда не должен художник следовать советам. Прислушиваться – да. Но делать всё-таки по-своему. Или я не права?
— Нет, Вы правы. Вы угадали. Действительно, было непросто. Но уже был опыт работы с музеем – до этого была создана серия из 11 работ «Дуэль А. С. Пушкина», где главной задачей была реконструкция этого события. Уже мне было не так страшно. Но, конечно, когда тебе дают список конкретных людей, которых надо внести в картину…
— Сколько здесь участников получается?
— С портретным сходством – 27 или 28 человек. Мы их потом покажем и конкретно назовём. Но ведь это значит, что нужно так продумать сцену, что… Они же ведь не могут все стоять по стойке «смирно», выставленные в ряд?
— Конечно, ведь это композиция!
— Рембрандт в «Ночном дозоре» (1642, Рейксмузеум) придумал, как сделать это живописно. И мне нужно было это сделать. Но, слава Богу, был быстро утверждён эскиз «Венчания Пушкина» – момент именно венчания, где священник, обвив руки новобрачных епитрахилью, взяв в другую руку крест, обводит их трижды вокруг аналоя. Это дало мне возможность разместить гостей в живописном порядке (или, точнее говоря, в беспорядке).
— А как написать счастье? Я понимаю, момент таинства в церкви. Но счастье в чём? Как передать его не только в образе Пушкина и Натали?
— А вот это уже, наверное, работа, профессионализм. Потому что Наталья Николаевна должна была быть, конечно, смиренной, чуть-чуть с потушенным взором, «с огнём в потупленных очах, с улыбкой лёгкой на устах», как говорил Пушкин про Ольгу Ларину. Какой-то огонёк, безусловно, был. Она радовалась этому событию. Она ведь фактически бесприданница, которая выходила за известного человека! Когда наконец Наталья Ивановна, её маменька, дала благословение, мне кажется, Наташа была счастлива по-настоящему! И Пушкин был рад. Я искал его образ очень долго. Колоссальное количество эскизов было перерисовано. Я рисовал и с натуры, и с посмертной маски. Шёл поиск образа: эти скошенные в сторону глаза, когда Пушкин идёт рядом с новобрачной, поглядывая искоса и чуть-чуть боясь потерять это счастье… когда он крепко держит её за руку, а сверху епитрахиль лежит – он смотрит, пожалуй, даже с некоторым страхом, чтобы никто не подошёл к ним.
— Можно сказать, что меня поразило с первого взгляда? Ощущение особого света, светоносность. Наверное, не случайно Вы про Рембрандта только что упомянули. Хотя говорят, что «Ночной дозор» – это не его было название, но проблема света в картине, освещения, играющего определённую важную роль, встаёт и здесь. Во-первых, в интерьере: зимний день, большие заиндевевшие окна.
— Да, заиндевелые окна. Зимы были же очень холодные. Была Масленица.
— И это ощущение холодной зимы там, снаружи, а здесь не просто светло, уютно и тепло, как дома – это же храм! Тут особое свечение идёт через окна. И день-то световой короткий, казалось бы! Он мог быть и мрачным. Но в вашей картине это всё освещено откуда-то сверху. И свечи, создающие эффект бликов на лицах, по которым разлито общее счастье…Здесь, в храме особая атмосфера, символизирующая ярчайший отблеск мира Горнего.
— Спасибо Вам большое! Вы это очень тонко отметили.
— А это первое, что меня завлекло. Самое главное – это первое впечатление, возникающее у зрителя. Оно как бы говорит нам: «Остановись! Посмотри!» Вот тогда человек заинтересованно вглядывается в это произведение искусства. Дмитрий Анатольевич, я Вас поздравляю! Замечательно получилось. И слава Богу, что Вы отошли от трагических моментов.
— В какой-то степени я ответственен, потому что всё равно те же лица должны быть нарисованы, те же выражения. Как по-разному все смотрят! Если Вы обратили внимание, радостно стоит Лёвушка Пушкин, поручик Нижегородского драгунского полка. Он единственный здесь офицер. Мы долго уточняли, мог ли в ту эпоху офицер в храме присутствовать, так сказать, во всеоружии, с саблей – мог! Т. е. если в русском Средневековье меч отстёгивали и ставили при входе, здесь такое вполне могло произойти. Он в пижонском поясном офицерском шарфе с кистями, уже не совсем по уставу, так как шарф положен к строевой форме одежды. Но свадьба брата – торжественное событие, поэтому Лев Сергеевич в парадном виде. Может быть, кстати, это первое изображение Лёвушки в живописи, не считая рисунка работы А. С. Пушкина и прижизненного рисунка в профиль. Льва Пушкина нет в картинах!
В интернете иногда всплывают ужасные работы! Современные, советской эпохи. Авторы иногда даже путают, с какой стороны стоит жених, с какой – невеста, потому что утеряна была церковная традиция.
Я преподаю композицию в Академии акварели и изящных искусств Сергея Андрияки на четвёртом курсе и заданная тема малой картины, которую защищают студенты в конце года, – Пушкин. Вот уже шесть лет обучения я не меняю тему, потому что считаю, что она – неисчерпаема. Сюжеты ищут и выбирают студенты, берут часто сюжет венчания. Одна студентка делала композицию с якобы происшедшими тогда дурными приметами: падением с аналоя напрестольного креста, падением кольца, задуванием от ветра свечи. Я не стал её отговаривать, но рад, что с комиссией Музея у нас совпали точки зрения не доверять этому единственному и не подтверждённому воспоминанию и делать событие счастливым.
За Лёвушкой, чуть более скептически настроенный, стоит Дмитрий Николаевич Гончаров, высокий красавец с тёмными волосами, в парадном мундире камер-юнкера. Он служил по Министерству иностранных дел, только что вернулся из Персии, даже получил орден за расследование обстоятельств гибели А. С. Грибоедова. И здесь дальше мы погружаемся в массу нюансов, в массу прочитываемых радостных лиц; как, например, трогательная сценка, разыгравшаяся между родителями Натали. Как мы знаем, на венчании не присутствовали родители Пушкина. А чета Гончаровых была. Соответственно, Николай Афанасьевич с лёгкой безуминкой во взоре (его уже заподозрили в душевном расстройстве и удалили от дел тогда) – у него, вероятно, навернулись слёзы, и он взглядывает на жену, дескать: «А ты помнишь, как мы венчались?» Тут уже важна режиссура. Здесь нужно очень хорошо продумать. Потому что, повторяю, если бы я нарисовал всех во фрунт, это было бы немыслимо скучно.
Добавлю несколько слов на тему наступания на горло собственной песне, чего Вы слегка коснулись. Слава Богу, всё-таки, что и Евгений Анатольевич Богатырёв, и сотрудники музея – образованные люди! Иногда, впрочем, проявлялась некоторая требовательность, которую я не мог проигнорировать. Например, сначала не очень нравился образ Натали. Считалось, что она чуть-чуть высока, толста и пр. Я это исправлял. Но иногда выходило иначе: так, например, по музейным сохранившимся архивам не указано, что на свадьбе был Денис Васильевич Давыдов. А я уверен, что он присутствовал. Иначе и быть не могло, это же друг Пушкина! За день до этого был мальчишник. Давыдов там присутствовал. Говорю: «Объясните мне, как же так вышло – он был на мальчишнике, а на свадьбу не пришёл?» Возражают: «Ну, может быть, он много выпил?» Да?! Гусар, боевой генерал мог много выпить и не прийти, мучимый похмельем? Да вы знаете, сколько бутылок «Вдовы Клико» Денис Давыдов заказал с эпохи Отечественной войны 1812 года?! 11 000 бутылок шампанского, которые гусары рубили саблями, отбивая пробку, и пили. Это был крепкий мужчина. И вышло очень обидно, потому что в эскизе ему было хорошее место отведено. Да и потом, генеральский мундир – это красиво. Но Денис Васильевич на этой картине всё же присутствует.
В церковной метрической книге, во второй части «О бракосочетавшихся» сделана следующая запись: «Февраля восьмого надесять числа в доме коллежского Асессора Николая Афонасьевича Гончарова женился 10-го класса Александр Сергеичь Пушкин 1-м браком понял за себя коллежского Асессора Николая Афонасьевича Гончарова дочь девицу Наталию Николавну Гончарову, о коих надлежащий обыск с поручительством чинен был, брак совершали: протоиерей Иосиф Михайлов, диакон Георгий Стефанов, дьячок Фёдор Семёнов, пономарь Андрей Антонов. К обыску означенные жених и невеста своеручно подписались. По невесте отец и мать ее родные Гончаровы порукою подписались. По женихе брат его родной поручик Лев Сергеев подписался. По женихе порукою подписался 9-го класса Алексей Семёнов Передельский. По невесте подписались коллежский советник и кавалер князь Петр Андреев Вяземский».
Смотрите, какой зашифрованный Денис Давыдов. Вот генеральский мундир, вот ухо…
— Только ухо?!
— Я не мог поступить иначе. Кто будет придираться, почему вдруг я нарисовал Давыдова, я смогу возразить: «Кто вам сказал, что это Денис Давыдов? Это свадебный генерал!» А знающие поймут, кто это. Денис Давыдов стоит крепко на своих двоих и радуется за своего товарища. Известно, что два закадычных друга присутствовали на свадьбе: князь Пётр Андреевич Вяземский, который держит венец над Пушкиным, и Павел Воинович Нащокин, который стоит вот здесь, у образа Казанской Божией Матери. По некоторой версии, легенде или факту (здесь след теряется в истории), он одолжил Пушкину фрак. Хотя мне казалось, что Нащокин и выше, и толще Пушкина. Не знаю; может быть, такая версия и существует. Суть не в этом. Это два искренних, радостных друга.
Там, например, стоит Алексей Фёдорович Малиновский, возглавлявший Московский архив Коллегии иностранных дел. Он был родным братом первого директора Царскосельского лицея Василия Малиновского. Внизу дочь, все князья. Соответственно, сёстры Натали тоже здесь: Екатерина и Александра Николаевны Гончаровы, которые по-разному смотрят, чуть-чуть завидуют новобрачной. Как вы знаете, по идее, нельзя было выдавать замуж Натали, пока не вступила в брак старшая сестра (в данном случае, Екатерина). Но вот здесь случилось нарушение. Многочисленные детишки – это всё потомство Вяземского.
— И Павлуша здесь? Помните обращение к нему Александра Сергеевича? «Душа моя, Павел, держись моих правил…»
— Да! Как тогда его называли, Павлуша Вяземский, который, собственно, многое и описал в своих мемуарах, когда подрос – как происходило венчание, благодаря чему сейчас в музее удалось сделать реконструкцию интерьера. Он описал фиолетовые обои с золотым узором, рассказал, как выглядел диван с книжной полочкой. Его воспоминания – это очень ценное свидетельство. Ему отводилась очень серьёзная роль. Здесь он просто завороженно смотрит, затаив дыхание…
В этом доме (Арбат, № 53) он встречал новобрачных с иконой уже по приезде. А сзади него – сёстры, которые его опекают, сдерживая его излишнюю эмоциональность, и стараются как-то вести себя чинно. Хотя, конечно, барышни все улыбаются. Вы, наверное, замечали, что на венчании как-то невольно расплываешься в улыбке. Ты счастлив за тех, кто вступает в брак…
— Конечно, все благостно смотрят! Это особая атмосфера, создаваемая даже просто в ЗАГСе, а уж в церкви особенно.
— Старик на картине – граф Иван Александрович Нарышкин. Он был посажёным отцом невесты. А за ним, цитируя строки другого поэта, В. Я. Брюсова, ещё один «юноша бледный со взором горящим»: это упомянутый в воспоминаниях… Были не приглашённые, а случайно пришедшие гости. Их по законам того времени нельзя было выгнать с церемонии. Это некие студенты. Они пришли специально полюбоваться на красоту Натали и глядели на Пушкина с изрядной долей зависти. Соответственно, это кто-то из молодых людей, безнадёжно влюблённых в первую красавицу России.
— Мне кажется, среди благостных и счастливых лиц всё-таки не очень приятен взгляд его. Есть в нём некоторая зависть. Он как-то отличается от спокойствия прочей публики. Это вносит остроту в фон общей гармонии!
— Ну, может быть, если только на контрасте. Лёвушка-то у меня улыбался во весь рот, но потом я это чуть-чуть исправил. Уж слишком благостное было выражение.
Если мы как-то больше говорили о левом угле картины, следует сказать о духовенстве. Как раз в книге этого храма сохранились сведения о том, и кто венчал, и кто был священник, и кто были дьяк и дьячок2. Диакон был помоложе. Не помню их имена наизусть сейчас, к сожалению. Это не важно. Но у меня была конкретная привязка (если обращаться к теме энциклопедичности).
— Они должны быть уже возрастные?
— Да, кроме диакона. И дьячок, соответственно, который несёт свечу – его роль очень важна. Он возглавляет этот крестный ход, идёт первый. А за ним – все остальные. Они прошли чуть-чуть вперёд, излишне быстро, что и дало нам возможность увидеть данную сцену. Это по композиции круговое движение, вокруг аналоя. Для меня это было очень важно. Это даёт динамику, потому что повторяет взгляд зрителя, идущий слева направо. И диакон поворачивает туда.
— Это как три возраста получается? Самый опытный, мудрый старец, который не одну пару обвенчал; это средних лет человек, и юноша, ещё не утративший остроту восприятия… Они друг друга дополняют. На контрасте: молодость, зрелость и старость.
— Дмитрий Анатольевич, ещё такой вопрос. Сложно, наверное, было восстановить интерьер эпохи Пушкина? Потому что мы знаем печальную историю многих храмов, которые в советское время были и закрыты, и разрушены. Многие предметы церковного убранства пострадали. Как Вы восстанавливали эту историческую правду?
— Как раз храму Большого Вознесения на Большой Никитской, где происходило венчание А. С. Пушкина и Н. Н. Гончаровой, не так уж страшно не повезло, как многим другим. Он не был разрушен. Там размещался какой-то научный институт. Храм был переделан. В принципе, лепнина даже во многих местах сохранилась и сохранились фотографии. Храм был великолепно отреставрирован. Венчание происходило в левом Никольском приделе. Сам храм еще строился. И такой нюанс: нельзя было брать другой ракурс, тогда мы бы увидели просто скучную стенку ещё недостроенного храма. Зима, надо было протопить. Естественно, это их пространство, которое было ограничено. За нами, если считать, что мы продолжаем толпу гостей, идёт уже глухая стена. Естественно, пришлось какие-то вещи корректировать. И было понимание того, как выглядел иконостас – это настоящий классический иконостас той эпохи. А вообще говоря, наверное, не все знают, что этот храм с очень интересной судьбой. В частности, уникальные венцы. Они не придуманы мною. Это венцы, которые хранятся в Оружейной палате. Там есть и сапфиры, и бриллианты. Как вы видите, удивительной красоты работа. Там роспись, маленькие медальончики Спасителя, Богородицы и апостолов. Это венцы, которые заказал Григорий Потемкин для предполагаемого своего венчания с Екатериной Великой. Было ли это венчание или нет, мы не знаем, но венцы были сделаны – они ждали своего часа. Вот то, что нужно было изучить, что нужно было нарисовать точно. Причём венцы, как Вы видите, очень сложной формы. И мне повезло: их привезли из Оружейной палаты на выставку, и я умолил Богатырёва, а тот, в свою очередь, с главным хранителем Музеев Московского Кремля переговорил, чтобы венцы мне в нужном ракурсе подержали. Это не придумать. Когда они лежат в витрине, это очень трудно. Это не то. Я пытался что-то такое изобразить, какую-то форму придать, и в нужном ракурсе сделать. Притом известно, что у венцов были специальные держатели, палочки. Не надевали венцы тогда на головы. Тем более, у женщин были роскошные высокие причёски, которые в противном случае пришлось бы сломать. Для такой высокой причёски держать венец в руке немыслимо. Здесь это полегче. Я видел относительно недавнюю церемонию, имел честь присутствовать на венчании у великого князя Георгия Михайловича Романова и Ребекки Вирджинии Беттарини в Исаакиевском соборе. Вот такие палочки. Там, уже зная, что я буду писать эту картину, я очень внимательно всё осмотрел, с разных ракурсов, даже, наверное, немного мешая таинству… шучу, конечно.
— Разве фотографировать нельзя было?
— Можно было фотографировать, и снимали, безусловно, с разных сторон. Но там венчал митрополит, а здесь венчал простой батюшка. Был немного иной ранг. Вы знаете, ведь венчание Пушкина благословил сам митрополит Филарет – тот самый, с которым у Александра Сергеевича была стихотворная переписка, и который в ответ на поэтический упрёк: «Дар напрасный, дар случайный, жизнь, зачем ты мне дана?» – отвечал, – «Не напрасно, не случайно; жизнь от Бога нам дана». Это слова митрополита. Блестящие стихи, причём сделанные в таком же ритме. Это он благословил венчаться чету именно в данном храме. Как мне кажется, как могло бы быть (а я уже советовался со священниками, которые больше знают) – это ранг очень торжественного венчания. Знаете, что указывает на ранг исключительного торжества? Это кадило в руках у диакона. Вот этот элемент бывает далеко не на каждой церемонии. Это показатель того, что венчание высочайшего ранга. Мы не знаем, какой там был хор; предполагаем, что поёт хор, и довольно немалый. Но именно факт небольшого крестного хода должен привлекать внимание. Ещё к теме того, как художник должен быть начеку и быть внимательным: сейчас, в современном отреставрированном храме вот здесь висит икона митрополита Филарета, причисленного, как нам известно, к лику святых. Вы представляете? Если бы я автоматически его бы нарисовал, что было бы? Как случалось в советское время, иной раз допускали такой ляп: В. И. Ленин провожает Красную гвардию на Красной площади на фоне Мавзолея. Так нарисовали! А здесь нельзя было. Я тоже подумал, посоветовался с директором, и решили сделать архангела Гавриила к теме «Другой Пушкин». Давно в прошлом «Гаврилиада», он давно от этого отказался, и Архангел Гавриил милостиво благословляет их. Пушкин замыкает этот круг и начинает новый этап своей жизни.
— Мы всё посмотрели. А что за персонаж в зелёном наряде – фраке или мундире?
— Это именно фрак, всё верно. Фрачный мундир – это у Льва Сергеевича Пушкина и у Дмитрия Николаевича Гончарова. Остальные в гражданских фраках, по моде того времени тёмных (тёмно-синих и чёрных). Уже тогда был введён партикулярный цвет фрака; разрешалось на свадьбах и венчаниях быть в чёрном. Ещё раньше это было разрешено только на похоронах, а здесь у нас всё-таки начало 1830-х. Значит, это Алексей Семёнович Передельский. Поясню, как появился именно этот образ: мне для работы позировали мои знакомые друзья-реконструкторы. Это для нас, художников конца XX и даже XXI века появился, к счастью, и даже, может быть, как-то сверху, Божьим промыслом особый клан, особая каста людей, безумно влюблённых в ту или иную эпоху. Они шьют костюмы, участвуют в мероприятиях, балах и представлениях, и сами просто собираются, танцуют – потому что любят погружаться в ту эпоху, просто мечтали бы там жить. Я с ними дружу. Многие позировали мне в костюмах, причём именно в храме. Это уже спасибо настоятелю, отцу Владимиру Дивакову, который благословил меня на работу в храме. Представьте, какое для входящих посетителей развлечение было? Тут тебе и художник, и Натали стоит, и свечи горят… Так вот, один из реконструкторов, который очень удачно встал – естественно, похож или не похож, можно рассуждать долго, но кто-то ведь мне позирует для того или иного образа? Он блестяще встал.
Был сделан этюд. Когда я его перенес в картину, все спрашивали: «А это кто?» – на что пришлось парировать: «Вы музейные сотрудники, придумайте, кто это! Мне нравится этот образ». И придумали-таки. Вернее, что значит «придумали»? Обосновать нужно было. Научно достоверного факта, кто держал венец над Натали, нет. Вот над Пушкиным известно, что держал его друг П. А. Вяземский, а про Наталью Николаевну ничего неизвестно. Кстати говоря, восприемники (свидетели) могли меняться. Так тоже бывало: кто-то шёл рядышком… как Вы правильно заметили, рука тоже могла уставать. По логике, мог держать Нарышкин, потому что он был посажёным отцом. Но Вы видите – он невысокого роста, старенький уже, куда ему? Это тяжёлая нагрузка. Граф должен был на цыпочках стоять над высокой статной Н. Н. Гончаровой. И образ этот остался, потому что ни одного портрета Передельского нет. Будем считать, что так он и выглядел.
Про Натали я, если можно, два слова скажу.
— Она у Вас тоже не классическая – не такая, как мы привыкли видеть в акварели А. П. Брюллова.
— Мне тот портрет очень нравится. Я долго бился. У меня и платье было более пышное, и там более открыты были плечи.
— Но там оно бальное, а здесь же всё-таки венчальное? Там нельзя было так.
— Да, есть нюанс. В разные эпохи было чуть-чуть по-разному. Но это именно та эпоха, когда уже высокая талия, видны щиколотки (как на бальных, так и на венчальных платьях), и обязательны, конечно, кружева. Причём рукава тоже, как правило, были закрыты. Но у меня газовый рукав. И буквально только что, с 1830 года в моду вошли цветки флёрдоранжа. Ими украшали обильно. Как Вы видите, и венчальные свечи ими украшены. Иногда в нескольких местах на платье были приколоты маленькие букетики. Решили один сделать. Флёрдоранжем украшали её причёску. Уже позднее эти цветы могли быть в петличке у жениха (правда, уже не в эту эпоху). Поэтому, Вы понимаете, чем хороша историческая точность? Ты отвечаешь, что так и было. А если спросят, почему бы и не нарисовать так, как хочется – например, розу для Пушкина? Да мало ли, что тебе хочется? Ты не имеешь права так поступить, потому что это нелепо. Это всё равно, что нарисовать великого поэта в кирзовых сапогах. Ещё один нюанс: по моде того времени реконструкторы даже сделали невесте причёску, специально взбивали и готовили, с моей стороны всё было написано в нужном ракурсе… это потом, в инфракрасных лучах, спустя какое-то время можно будет увидеть.
Сейчас с этим несколько проще обстоят дела, я делаю рабочие снимки в процессе создания, особенно тех кусков, которые предполагаю переписывать. Вы знаете, причёска была настолько большая, что касалась венца. Венец уже был за причёской, и она его пересекала. Т. е. вот такая высокая причёска с локонами, с кудряшками. Уже в середине 1830-х эти кудри стали более свободно спускаться. А здесь они вот такие, и открытая шейка. Комиссия Музея посоветовала упростить прическу и оказалась права, потому что прическа сильно отвлекала. Это получалась какая-то блестящая красавица, не совсем Натали. Не совсем наш образ такой юной девушки, почти девочки, которая робеет. Получалась светская львица.
Надо сказать, что в эпоху Павла I не все священники носили кресты. Это уже при Александре I получило благословение, и то, только вводилось. А вот наш отец Иосиф, как звали этого батюшку, был награждён и крестом и камилавкой. Это ведь тоже награда, а не просто: взял священник и надел. Молодые батюшки ещё не имеют право камилавку носить. Это своего рода отличительный знак, поощрение.
— Как много интересных деталей Вы поведали! Скажите, сколько времени Вы работали над картиной?
— В невероятно ускоренном темпе шла работа (так же, как и работа над реконструкцией музея). Т. е. у меня такая картина, в принципе, пишется года два-три. Она была написана менее, чем за год просто потому, что надо было открывать музей. Были поставлены сроки. Именно в этом зале её предполагалось экспонировать. Я измерял, приносил сюда картон, когда ещё шли реставрационные работы, приклеивал на стенку, сидел, смотрел. И потом уже просто, несмотря на то, что меня торопили, я огрызался, очень злился, но ничего не мог поделать – подвести людей я тоже не мог; а сейчас я благодарен музею, потому что предельное напряжение сил…
— Концентрация! Зато нет иной раз нужного момента для расслабления?
— Да, расслабление далеко не всегда нужно: можно прийти, попить чаю, нарисовать какой-то кусочек, с удовольствием сделать поручи или епитрахиль, и всё, – неплохо, достаточно. А когда ты в один день должен переписать окна, написать золото, ещё и пол, и всё равно я не успевал!!! И дальше настал тот счастливый момент, которого я в работе над этой картиной дождался: когда ты видишь, что тебе уже помогает Господь. Вероятно, твои усилия как-то учтены, потому что пол написан за полночи перед отъездом картины в музей. И в принципе, написан он довольно точно. Но, правда, у меня был очень подробный этюд интерьера храма.
Сложность написания исторических каменных плит пола была не только в их неровности, выщербленности, а в том, что из окон льётся холодный свет, а от люстр и паникадил – тёплый. Впрочем, я, как и И. Е. Репин, очень люблю писать это двойное освещение.
Ну, вот кто-то мне говорит: «Низко крест расположен» – и это правильное замечание по современному дьяконскому облачению. А если мы говорим об облачении начала – середины XIX века…
Я очень люблю точность и в светских костюмах, и в облачениях. Они тоже менялись с веками. В 18-19 веках орарь диакона, узоры шитья фелони или стихаря были с цветочками. Отличались стихари диакона и дьячка, на первом были пуговки и сзади нашит крест, но не так, как сейчас между лопаток, а ниже. Оригиналы этих облачений можно увидеть и написать с натуры в костюмерных «Мосфильма». И Вы знаете, точно так же – по башмачкам, ведь все панталоны штрипочкой под каблучком протягивались и очень высоко поднимались, значительно выше, чем сейчас идёт линия брюк. Соответственно, они на подтяжках держались. Не было складок, гладкие были. Точно так же и с офицерскими рейтузами, как они тогда назывались. Ну, и отдельная тема – это военная форма, в данном случае, Лёвушки (Нижегородского драгунского полка). Очень характерный такой кирпично-оранжевый цвет, именно для этого полка; больше не было такого цвета. И у тяжёлой кавалерии – а именно к ней, как известно, относятся драгуны, – были чешуйчатые металлические эполеты. И это тоже нужно было не просто узнать, а нарисовать, написать с натуры. И даже здесь нарисованы три звёздочки, обозначающие, что Лев Сергеевич является поручиком. Вы понимаете, можно было бы всего этого не делать! Но мне самому это было важно и радостно, что здесь всё сделано с абсолютной точностью.
— Но Пушкин, конечно, неоднозначный персонаж. Я понимаю, наверное, его образ тоже не классический и не хрестоматийный – как тот, к которому мы привыкли? Почему Вы решили от него отступить? Это не Тропинин, не Кипренский. Отличается от того, к чему мы привыкли со школьных лет.
— Здесь конкретный ракурс лица, конкретные нюансы. Может быть, Пушкина я ещё бы и пописал. Но обратите внимание: лицо Пушкина меняется, когда мы вот так смотрим – а Вы подходите поближе, и это становится Пушкин! Видите? Здесь сделано музейное ограждение от посетителя. Он, может быть, настоящего Пушкина и не увидит.
— А всё-таки образ открывается! Вы знаете, это ведь как образ в скульптуре, который берётся с разных точек зрения. И здесь то же самое. Не просто фронтальное восприятие.
— Это по-настоящему маленькое таинство. Причём я пытался это сохранить. Работаешь здесь? Всё равно ты работаешь маленькой кисточкой сблизи. А отходишь и думаешь: как-то надо, чтобы и издалека сохранялось это ощущение. Но если бы, повторяю, у меня был год или хотя бы ещё месяц в запасе, может быть, я и поработал бы над образом поэта. Просто от музея был получен совет: оставить, чтобы сохранить, чтобы не навредить. Так же, как и Наталью Николаевну оставить. Не навредить. Продуманы были очень серьёзно её скромные украшения. У меня раньше здесь висели более крупные жемчуга и крестик. Но всё равно на венчании крестик должен быть! Это тоже музейщики совещались: нет крестика на бальных и на парадных портретах? Допустим, нет. Но крестик у них мог быть в каком-то потайном кармашке, а на венчании он обязательно должен присутствовать. Есть такие нюансы, что называется, лакомые кусочки. В этом и заключается преимущество художника, кто работает над картиной, где есть персонаж – и как дальше это можно украсить? Вот как, например, дамская сумочка, шитая бисером: это традиция именно той эпохи, когда вышивали сумочки и кошельки и дарили. Даже крышки альбомов вышивались бисером. Кисеты для мужчин, чубуки в обрамлении. Вот это важно! И точно такая же очень серьёзная шаль, стоившая целое состояние по тем временам. Может быть, в этой шали Наталья Ивановна, мать невесты, и венчалась. Или, по крайней мере, эту шаль ей подарил супруг на свадьбу. Т. е. это статусная вещь. Здесь идёт узор «турецкие огурцы», это всё тоже вышито. Вот вам, пожалуйста, нюанс. Кавалерийский темляк? Можно было, конечно, просто что-то такое мазнуть. Но, опять же, это радует сердце знатоков истории – что я нарисовал именно кавалерийский темляк, потому что на шпагах пехотных офицеров или генералов он серебряный, а не чёрный, и кисточка другой формы, длиннее.
Многие говорят: «Все женщины в шляпках, почему?» – ну а как же? Они в храме! Более того: мода на шляпы 1830 года еще сохранила увлечение огромными размерами, как это было в 1820-х годах, с бантами, цветами и перьями. Если бы все дамы были у меня в таких шляпах, тогда они просто позакрывали бы половину людей. Поэтому многие изображены в маленьких шляпках под названием «капоры». Их могли носить и девочки, тоже вот младшая Вяземская у нас представлена. Могли быть какие-то береты. Наверное, мы так в целом прошлись по всей работе. Здесь, видите, тоже сумочка висит. Да, там кошелёчек, где могла лежать пудреница. И здесь как раз Екатерина Николаевна Гончарова, сестра Натали, в платке изображена. Это редко, когда бывало, всё-таки в шляпках больше, но вот она нарядилась так, как надо в храм.
Они же сразу садились в экипажи, изнутри подогретые. Туда угольки иногда приносили.
— Да, специальные жаровни. С XVIII века ещё была традиция.
— И поэтому никто не мог простудиться. Все сразу ехали на Арбат, уже на весёлое торжество.
Сегодня была необыкновенная встреча с живым классиком, великолепным художником. Это редчайший случай – где же мы ещё услышим такой замечательный рассказ? Я хочу подчеркнуть, что Дмитрий Анатольевич – не только прекрасный, талантливый живописец, но и великолепный рассказчик. Это не всякий умеет.
Мы, искусствоведы, можем много фантазировать и, вероятно, не так точно раскрываем творческий процесс. А кто лучше самого мастера расскажет о своём замысле, о том, как он работал?
Думаю, что образ поэта получился неоднозначным, но это и хорошо. Он не такой «забронзовевший» Пушкин. Он живой. А самое главное – это счастливый Пушкин!
Людмила Маркина,
заведующий отделом живописи XVIII – первой половины XIX века Государственной Третьяковской галереи,
заслуженный работник культуры РФ, доктор искусствоведения, профессор
